Выставка Михаила Сухарева «Ускользающая красота»

29-го октября 2010 года в галерее «ЛЕС» Дома художников на Вавилова откроется выставка московского художника Михаила Сухарева «Ускользающая красота».

Перед зрителями выставки «Ускользающая красота» возникнет «прежнее» пространство жизни, — в городе и пригороде. Стремительно меняются мегаполисы, но именно архитектура прежних созвучий остаётся столь родной и желанной. Конечно же, неизбежно изменчиво и само наше представление о дачной жизни, укладе и эстетике её — но скажите, кого пластик сайдинга по сей день прельщает более бревенчатых стен, напоенных солнцем? Привольный загород, живописный уклад дачной жизни в интерьерах домов и подмосковных пейзажах, и Москва исконная — с особняками и уютными переулками, — предстанут перед посетителями выставки. Предстанут в гармонии прежних пропорций, созвучий зданий и пространства, в неповторимой и ускользающей ныне красоте. Мастер и преподаватель рисунка и живописи Михаил Сухарев своих учеников всегда учил писать «с натуры», писать душу и драматургию места, и ныне он продолжает выводить студентов на натуру, — его языком: «писать дворики». Основная экспозиция — графические работы разных лет, сделанные с натуры. C натуры исчезающей, всё более и более редкой…

Михаил Сухарев — о теме и художественной технике:
«Московскому художнику никак невозможно не изображать родной город. Когда-то мне, ещё школьнику, ходившему в секцию живописи городского дворца пионеров, мой дед подарил этюдник. С этим первым этюдником я с однокашниками исходил половину старой Москвы. Тогда Москва была совсем другой… Настоящие старые переулки, заселённые москвичами-аборигенами… Жилой центр XX- XIX-XVI веков… Истоптанная — замусоленная, как Париж, в трещинах и заплатах, древняя, всё помнящая, старушка-Москва. Третий Рим…

Зимой, например, заходим в московский двор, тихий, маленький, заваленный снегом «каменный мешок», открываем этюдники… снег, метель… Прячешься к стене, под окна, снежинки липнут на краски, и когда этюд почти готов, на палитру с карниза вдруг падает огромная снежная шапка… И слышим: «тук-тук-тук» — стучат в соседнее окно первого этажа… Поднимаешь голову — в окне — горит свет, а из-за занавески старушка улыбается и манит пальцем, показывает — зайди! Замёрзшие, собираем этюдники, находим дверь подъезда, старый дом, заходим… И старушка поит нас чаем, оказывается — давно за нами из окна смотрела…

А ещё интересно — когда всё лето пишешь и рисуешь пейзажи где-то в Калужской области, то среди песков и леса, на дорогах и в зарослях, почему-то плавно, как галлюцинации, оживает память о городе, возникает чувство, похожее на «чувство Москвы», как гуляние по переулкам. Нет, не из-за контраста с деревней, не ностальгия, а по сходству — какое-то общее образное начало, что-то древнее, гармоничное, единое, некая общая душа… А когда в конце лета, поздно вечером возвращаешься в город, и ещё из предместий разливается вид на озеро огней. Всегда вспоминаю: «…О братья! Как я был доволен, когда церквей и колоколен, садов, чертогов полукруг, открылся предо мною вдруг… Как часто… в …разлуке… Москва,… я думал о тебе…. »

Давно, когда я состоял в молодёжной секции московского союза художников, комиссия по работе с молодыми художниками Академии Художеств предложила мне сделать серию рисунков о Москве. «Сделайте нам, например, серию «Московские музеи»», сказали мне… С тех пор и по сей день, к городским живописным этюдам прибавилось регулярное натурное рисование. Классический, академический штрих — сильный и универсальный «инструмент». Этим изобразительным средством можно, кажется, запечатлеть всё… Старые мастера знали в этом толк. Рисование же без лицезрения натуры особенным образом благодатно для работы воображения. Если не сразу замазывать лист, а беречь белое, смотреть внутрь чистого пространства, то воображение подсказывает всю дальнейшую картину…и в целом, и в самых мелких деталях… Таково искусство графики…

В рисунке всегда работает белый тон, он всё наполняет, всему даёт силу и жизнь… Это мужское начало, как цвет в живописи… А линия прилеплена к белому пятну, сливается с ним, показывает его, подчёркивает, красуется, и часто истончается, почти до самоизчезновения… Однако, существующий в единственном экземпляре, оригинальный рисунок — очень нежен и раним. Это не крепкий полимер высохшей масляной краски. Тонкий углеродный порошок, нанесённый на верхний слой шероховатой бумаги, можно легко стереть при небрежном неосторожно хранении — и вот уже рисунок не тот, что раньше. Что-то неуловимое исчезает, и не вернёшь… Вот и представляется, что будет хорошо, если перевести ценный рисунок в гравюру. Те же штрихи, та же тонкость и лёгкость, однако офортная краска надёжно будет вдавлена в бумагу, а в процессе печати можно варьировать оттенки образа на разных оттисках…»